Душегрея

Оксана
Нарейко

Никогда не верила в волшебные вещи. Купила, мол, туфли или
платье и сразу вся жизнь изменилась. Я сказкам не доверяю с
детства, родилась такой, слишком приземленной, реалисткой. Когда
фильмы смотрю и вижу, как героиня заходит в магазин и покупает
шикарное платье и тут же еще и билет на самолет на другой конец
света заказывает, у меня сразу один вопрос: откуда деньги. Да,
говорили мне не раз, что я не романтична и что читая сказку надо
просто наслаждаться и утирать слезы умиления, а не анализировать
поступки героев и их материальное положение, я все равно не умею
этого делать. Моя жизнь меньше всего похожа на одно из этих
розовосопливых сказаний, наверное, поэтому я такая. У меня на руках
больные родители и две больные же собаки, на которых мои предки
загадали: когда умрут собаки, тогда и они на тот свет отправятся. Я
ругалась и спорила с ними, с родителями, конечно, что все это
глупости, собаки живут намного меньше и нельзя так загадывать,
глупо, но они стояли на своем. Вот я и тянула их всех. Родителей по
врачам водила, искала самых лучших специалистов, собак постоянно
таскала к ветеринарам, проверяла, лечила, лишь бы они подольше
прожили. Сама я не замужем и так получилось, что кроме родителей у
меня никого нет. Две подруги, но у них свои жизни, мужья и дети, им
часто бывает не до меня, да и я тоже занята, на месте не сижу:
работа, дом, покупки, кухня, уборка, все на мне. Папа с мамой
редко, когда во дворе уберут или на огороде что-нибудь сделают, я
им не разрешаю перетруждаться, все остальное моя обязанность. Я не
жалуюсь, очень их люблю и думаю, если бы я вышла замуж, кто бы
тогда родителям помогал, кто бы их тащил. Просто иногда страшно
становится, понимаю, после их ухода одна останусь, хоть волком вой
от тоски. Гоню от себя такие мысли. Придет проблема, вот тогда и
буду ее решать, а волноваться заранее незачем.
Так я и жила, пока однажды не приехала к нам в город ярмарка. Самая
настоящая, даже с каруселями и леденцами на палочке. На работе мне
все уши прожужжали, как там интересно, да сколько всего продают, я
не хотела идти, некогда, но тут Ирочка – секретарша сказала мне,
что там продают морошку в собственном соку и белые грибы, бочковые,
соленые. Про морошку я много слышала, говорили, что она невероятно
полезная, а грибы родители очень любят, но у нас их не солят,
только маринуют. Решила я их побаловать грибочками, да и морошки
купить, пусть едят, может быть сил наберутся. Отпросилась на работе
и поехала на ярмарку. Народу там было мало, будний день все-таки и
я спокойно и грибы выбрала и ягоды, приценилась к меду, решила
попозже купить и уже собралась бежать на автобус, но тут кто-то как
закричит:
– Дамочка! Дамочка!

Я и голову не повернула. Какая я дамочка! Мне под сорок, в душе
тревога, сомненья и страх, на ногах кроссовки, за спиной большой
рюкзак с покупками. Лошадь я, гончая (говорят так о лошадях? или
только о собаках? а, неважно, главное смысл) и ломовая, в
зависимости от ситуации. У меня даже хвост имеется, конский, на
голове.
А голос еще громче завопил:
– Дамочка, с рюкзаком, купите душегрею!
Пришлось обернуться. Звала меня торговка из ларька, заваленного
льняными тканями.
– Да, да, вы, купите душегрею! – махала мне рукой тетка и уже
снимала что-то с вешалки. Я почему-то подошла к ней.
– Смотрите, на вас, идеально сядет, голову даю, – тараторила
торговка, показывая мне какую-то фуфайку.
– Это и есть душегрея? – спросила я недоверчиво, – с виду, как
кацавейка, только светлая и в цветочек.
– Она, дамочка, она, душегрея, примерьте!
Вот настырная! Понятно, ей продать надо, но я почему подчинилась?
Сама не знаю. Сняла рюкзак, куртку и напялила на себя эту фуфайку,
то есть душегрею.
– Посмотрите, как вам идет! – тетка вытащила из под прилавка
зеркало, а я сначала посмотрела на нее. Странная какая-то тетка,
непонятная. А потом глянула в зеркало и невольно заулыбалась.
Красота какая! Не я, не душегрея, а мы вместе! Сразу почему-то
представилось мне, как я в этой душегрее, да еще в длинной юбке, в
красных ботиночках где-нибудь в парке гуляю. В одной руке у меня
леденец на палочке и пряник, а другой за статного молодца цепляюсь.
Представила и расхохоталась, а продавщица еще больше
обрадовалась.
– Говорю вам, купите, не пожалеете и одеяло купите!
Она убрала зеркало и ловко бросила на прилавок чехол, в таких
обычно китайские пледы продаются. Я замотала головой, такое я где
хочешь куплю.
– Вы посмотрите, дамочка, оно льняное. Внутри тоже лен. Легкое,
приятное, под таким спишь и просыпаться не хочется и встаешь бодрым
и веселым!
Она тараторила, как автомат, но почему-то я ей поверила.
– Сколько?
Назвала она такую сумму, что у меня в ухе стрельнуло.
– Вы денег не жалейте, дамочка! Меня еще добрым словом вспомните,
вот увидите, – подмигнула она мне, и я, как под гипнозом,
расплатилась. Она ловко упаковала мне одеяло и душегрею и, уже не
интересуясь мной, завопила:
– Мужчина, мужчина! Не вы, рядом который! Купите рубашку!
Я неслась домой с баулами, вспоминая, что мне еще надо сделать:
аптека человеческая и ветеринарная (там собакам обещали новое
лекарство привезти, какое-то дорогое и действенное), продуктовый,
папе носки бы еще купить. Вроде бы все. Я управилась со всеми
делами и тут до меня дошло, какие деньги я потратила на ненужные
одеяло и эту самую фуфайку, красиво названную душегрея. Мне стало
нехорошо, развели, как девчонку. Я твердо решила завтра же
вернуться на ту ярмарку и все вернуть горластой тетке. Примет, хоть
чек она мне и не дала, сумею настоять.
– Что это?
Мама накинулась на пакет, жадно и радостно, как ребенок.
– Зря купила, завтра отнесу обратно, – сказала я, но она меня не
слушала.
– Олечка, как ты догадалась, что я льняное одеяло хочу? У соседки,
Нины Васильевны, такое, ох, она его хвалит! Говорит, даже спать
стала по-другому, да что я говорю, вообще спать она стала. Помнишь,
как она бессонницей маялась?
Мама прижала одеяло к щеке и гладила, словно оно живое. Наши таксы
крутились под ногами, тявкали и, по-моему, заревновали маму к
одеялу, а, может быть и себе захотели такое же. Я хотела ей
сказать, что соседке просто выписали нормальные лекарства от
повышенного давления, поэтому она и спать стала хорошо, но
прикусила язык. Давно такой маму не видела. Такой… живой,
настоящей.
– Что ты сказала про одеяло, Олечка?
Я откашлялась.
– Ничего, рада, что тебе нравится. Смотри, что я еще себе купила,
наверное не по возрасту и не по стилю. Сдам завтра.
Я надела душегрею и еще раз удивилась своей маме. Глаза у нее
заблестели, она ахнула.
– Олечка, какая красота! Ты светишься в ней! Совсем другая,
молоденькая, счастливая…
– Скажешь, мама. Как я могу стать счастливой в обыкновенной
фуфайке, да еще за такие деньги, завтра верну.
– Нет, Олюшка, не надо. Мы с отцом ее тебе подарим. Тима, Тимка,
где ты? – она положила одеяло и пошла в зал, где разрывался
телевизор, а папа старался его перекричать и доказать тем, в ящике,
что все они неправильно делают. даже картошку и ту не так чистят.
Что бы не крутили в эфире, папа спорил абсолютно со всеми.
– Тимка, – еще раз крикнула мама и мгновенно наступила тишина,
такая неожиданная и плотная, что у меня снова кольнуло в ухе. Отец
заорал, чтобы ему вернули пульт и дали досмотреть какое-то шоу на
выживание, где неправильно разводят костер, но он им напишет и все
детально объяснит.
– Старый пень, – беззлобно выругалась мама, – иди на дочку
посмотри.
– Подстриглась? – испуганно ахнул папа. Он вполне серьезно запрещал
мне ходить в парикмахерскую, говоря, что вся моя красота и сила в
длинных волосах.
– Как у Самсона, – мрачно шутила я, думая, что красоты во мне
столько же, сколько и в том герое, а вот сил явно намного
меньше.
– Обнову купила, иди глянь.
Папа вошел в наш зал и снова ахнул.
– Правда же ей очень идет? Давай подарим, она дурочка, возвращать
собралась.
– Мам, ну куда я в ней? Я всегда в джинсах, а к этой душегрее юбка
нужна, каблуки.
– Глупости! И с джинсами смотри, как славно! Тимка, что молчишь!
Скажи ей!
– Хороша ты, Ольга! А в этой тужурке, вообще царица! – папа
улыбался тепло и счастливо, а я удивилась. Что они такого
увидели?
– Дорого.
– У нас есть деньги, – тут же встряла мама, – мы подарим.
Я улыбнулась. Действительно оставить? Покрутилась перед зеркалом.
А, что! Мне идет, если еще и волосы вот так наверх заколоть.
– Красавица! Завтра же и надевай, нечего какого-то особенного дня
ждать, – строго сказала мне мама и пошла греть наш ужин.
На следующее утро я снова разочаровалась в душегрее и не хотела ее
надевать. Мама настояла. Она всегда провожала меня на работу и
следила, чтобы я по погоде оделась и съела бутерброд на
завтрак.
– Надевай, ты в ней такая красивая.
Красивая! Понятно, что для матери ее дитя всегда самое красивое и
лучшее, но правду я видела каждый день в зеркале и маме не очень
верила. А душегрею пришлось на себя напялить, мама пристала. Как-то
она на меня так ладно села, как приросла к телу вместе со старой
водолазкой.
День начался вроде бы обыкновенно. Переполненный автобус, давка, на
ноги наступили пару раз и не извинились. На работе крик и аврал,
конец квартала, беготня, суета. Только зашла, душегрею скинула и
тоже нырнула в этот шум и суету и опомнилась только к обеду.
Накинула обнову и выскочила кофе с бутербродом заглотить, быстро,
время не ждет. Вышла из офиса и окаменела от восторга. Листья-то
оказывается желтые уже, да какие красивые, и воздух прозрачный,
такой только осенью бывает и от всего этого такая тоска в груди, не
тяжелая, вроде бы как ожидание чуда и уверенность, что оно
непременно сбудется. Купила я свой нехитрый обед и вместо того,
чтобы быстро съесть бутерброд на ходу и обжигаясь, влить в себя
невкусный кофе, я села на лавку и не торопясь, стараясь
прочувствовать вкус хлеба и колбасы, пообедала. Дала кофе слегка
остыть и выпила его почти наслаждаясь. Потом подумала и купила себе
маленький стаканчик горячего шоколада с шариком мороженого и так же
медленно съела десерт. Видение себя в душегрее, юбке и ботинках
меня не желало покидать и все мне казалось, сейчас подойдет тот
самый добрый молодец: на устах улыбка, в руках леденцы, да пряники.
Посидела, подождала, как дурочка из наивной сказки. Никто не
появился, конечно же и я пошла на работу.
Если бы все было, как в кино, я бы уже в этот же день встретила
свою судьбу и любовь, родители чудесным образом бы омолодились, а
собаки выздоровели, как по мановению волшебной палочки. Хотелось
бы, конечно, но все было не так.
Вернулась я в тот день в офис и на меня тут же налетела моя
начальница. Горластая дамочка, вот уж кто действительно дамочка:
одежда, макияж, каблуки, кавалер на дорогой машине, все как сейчас
принято. Орала Жанна Валерьевна постоянно, но не на меня. Пыталась
разок, но я просто посмотрела на нее внимательно и твердо сказала,
никогда этого больше не делать. Проняло ее это почему-то. А я крик
не выношу. На меня никогда никто не орал и если бывает такое, у
меня внутри все обрывается и образуется такая пустота, что я боюсь
в нее улететь и перестать существовать. Сложно объясняю, но вот так
чувствую. И вот налетела на меня начальница и, забывшись, начала на
меня орать, где это мол я шляюсь.
– Обедала, – ответила спокойно, но в душе уже пропасть начала
образовываться.
– Что ты себе позволяешь! Обедала она! Почему по поставкам до сих
пор информации нет?
Надо отметить, Жанна лет на десять моложе меня, самая молодая в
офисе, но считает, раз она начальство, “тыкать” можно всем, меня
это всегда немного раздражало, не люблю панибратства, но терпела.
На любой работе самодур найдется. Но сегодня что-то изменилось во
мне. Эта душегрея как дополнительный скелет (знаю, не бывает
такого, а жаль) прибавила мне сил и выпрямила спину.
– Вы почему на меня голос повышаете? У меня был обеденный перерыв.
Согласно Трудовому кодексу, – голос у меня дрожал от собственной
смелости и нервного напряжения.
– Ты что на меня орешь? Уволена!
Да, самодурства ей было не занимать. Работа была хорошей, платили
выше среднего и раньше я бы унизилась и стала умолять ее, да, что я
говорю! Раньше я бы все стерпела, но сегодня в меня вселился смелый
демон.
– Да, ради Бога, – ответила я ей и демонстративно стала собирать
рюкзак.
– Куда намылилась? Две недели работаешь, согласно Трудового
кодекса, – ехидно сказала эта крыса на лабутенах и, развернувшись,
без всякого повода начала орать на Ирочку, секретаршу, добрейшую
женщину. И снова я сама себе удивилась. Я подошла к начальнице и
действительно заорала на нее. Я кричала, чтобы она заткнула свою
глупую пасть и обращалась со всеми по-человечески.
Я думала, Жанна в обморок упадет. На моей памяти, никто и никогда
не повышал на нее голос, не говоря уже о подобных выражениях. Она
тупо смотрела на меня, видимо, пытаясь осознать мои слова и понять,
не почудилось ли ей. Как пишут в романах, мне показалось, молчание
длилось целую вечность, а потом Жанна, покраснев, заорала, чтобы я
убиралась немедленно. Дальше следовали такие выражения, от которых
покраснел весь отдел. А я схватила рюкзак и выскочила на улицу.
В кои-то веки, я не бежала домой, я шла по улицам спокойно, не
торопясь, рассматривая людей и дома, кошек и витрины и, хотя я
понимала, что сделала очень большую глупость, я пока не сильно
переживала. Знала, когда я расскажу все родителям, вот тогда и
осознаю, теперь я безработная со всеми вытекающими
последствиями.
– Почему так рано? – удивилась мама.
Я собиралась рассказать все с юмором и оптимизмом, приправив все
какой-нибудь банальностью, типа “когда закрываются одни двери,
открываются другие”, но вместо этого я разревелась, как малое
дитя.
– Меня уволили, – прорыдала я и уткнулась маме в плечо.
– Почему? – строго спросил папа. Он был уверен, счастье в
постоянстве во всем, в работе в частности. У него в трудовой книжке
после армии было всего лишь несколько записей: принят, повышен,
награжден, снова повышен и уволен в связи с выходом на пенсию. Все
на одном предприятии.
Заикаясь и всхлипывая я рассказала всю историю. Я знала, мама в
любом случае будет на моей стороне, а вот папа вполне мог
потребовать, чтобы я пошла и извинилась.
– Так, эта Жанна Валерьевна еще в офисе? – строго спросил папа и я
поняла. Сейчас меня отправят вымаливать прощение.
– Да, до шести точно, – я вздохнула и подумала, что он прав. В наше
время терять работу – роскошь. А уж тем более увольняться только
из-за того, что на тебя накричали. Правильно ведь говорят: брань на
вороту не виснет. а я повела себя безответственно и глупо, ведь на
мне…
– Сейчас я к ней поеду и все расскажу, и как надо себя вести с
людьми и как разговаривать и напомню, что с человека, облеченного
властью, пусть даже такой небольшой, спрос больше, – папа заговорил
высоким штилем, как с трибуны, а я внезапно увидела и его и маму
по-настоящему, впервые за много лет. Они стояли в прихожей нашего
дома, бодрые, решительные, готовые защищать свое дитя и ни
малейшего намека на слабость или болезнь не было на их лицах. Таксы
крутились под ногами и обнюхивали мой рюкзак, я часто покупала им
какое-нибудь лакомство и они радовались моему приходу. И тут же я
вспомнила слова нашего ветеринара, милой женщины, моей ровесницы,
слова, после которых я перестала возить собак к ней, обидевшись на
нее. Слова, сказанные пару лет назад. Тогда она вдруг взяла меня за
руку и сказала:
– Оля, это не мое дело, но я не могу больше на это смотреть. У вас
здоровые собаки и, скорее всего, родители ничем страшным не болеют,
просто вы решаете свои проблемы за их счет. Вы подумайте об этом,
вы же умная женщина.
Я вырвала руку и сказала, что это действительно не входит в ее
обязанности и раз уж она не хочет лечить моих собак, я найду
другого специалиста.
– Погодите, Оля, вы меня не поняли, – она попыталась удержать меня,
но я хлопнула дверью и стала лечить собак в другой клинике.
Я вдруг осознала, что с гипертонией и небольшими отклонениями в
сердце и почках многие люди живут и радуются, а я превратила жизнь
своих родителей в лазарет, таскаю их то на анализы, то к врачам, то
на процедуры и квохчу взъерошенной наседкой, парю над ними, как
орлица, защищая от придуманных несчастий, а они, понимая, как это
важно для меня, покорно играют навязанную роль.
Как я этого не видела раньше? Не понимала? Вернее, как я смогла это
понять сейчас? Вот, что удивительно.
– Олечка, ты не переживай! Пенсии есть, у папы работа.., – начала
мама и тут же испуганно замолчала, а папа на нее так посмотрел
особенно, жалостливо и рукой махнул.
– Какая работа? – во мне проснулась прежняя я и немедленно
разгневалась, – у тебя же сердце!
– Да нет у меня никакого сердца! – видно было, что папа еле
сдерживается, – есть, конечно, но не так уж и сильно беспокоит! Да,
я работаю, проекты просматриваю, пишу замечания. Мать, между
прочим, тоже подрабатывает! – немедленно отомстил папа.
– Чтооо?
– Подумаешь, пирожки иногда пеку, это работа что ли? – мама
прикинулась кроткой овечкой, а я наконец-то поняла, почему дома
частенько пахнет сдобой и ванилью.
Я обессилено села на табурет. Родители ждали моей реакции, таксы
пытались залезть в рюкзак, а душегрея грела то, что и должна была.
Душу.
– Больше тайн нет? Внебрачные дети? Секретные задания? – тихо
спросила я и родители облегченно рассмеялись.
– Больше тайн нет, вот разве что к Нине Васильевне, соседке, такой
красивый мастер приходил, антенну ей ставил, мы телефончик его
взяли, он холостой, Нина про него все выведала.
Я рассмеялась и подумала, если он носит в своем чемодане не только
инструменты, но и леденцы и пряники, то тут и сказке конец, вернее
сначала венец, а потом уже и счастливый финал. Забегая сильно
вперед, скажу, с тем мастером не было ничего, встретила я другого
добра молодца, он помог поймать мне наших собак, сорвавшихся с
поводков, но это уже совсем другая история, в другой тональности и
времени. Расскажу ее когда-нибудь, когда буду уверена и в себе и в
том самом добром молодце.
Я все же Фома неверующая и не хочу думать, что простая вещь
настолько изменила мою жизнь, но, знаете, что странно? Я съездила
на ярмарку на следующий день и не нашла ни ларька, заваленного
льняными тканями, ни той самой продавщицы. Спросила про нее у
торговок игрушками и шоколадом, что рядом находились, те сказали,
она уехала, внезапно, не оставив номера телефона, даже не назвав
своего имени, словно ее и никогда не существовало…
Та горластая тетка оказалась права. Я часто благодарно ее
вспоминаю, когда осенью и весной достаю из шкафа и надеваю
душегрею, согревшую мне душу и изменившую мою жизнь.